Исаев (Молодость Штирлица):

[Игельс]

Продолжаю смотреть, и чем дальше, - тем больше.



Нет, я слышала, что Даниил Страхов - талантливый актер, и что за роль молодого Исаева его неоднократно хвалили, но я даже не подозревала, насколько он талантлив! Так сыграть, - это надо суметь! Смотришь и понимаешь: этот тот самый знаменитый разведчик, только молодой. Даже говорит так же. Мой поклон товарищу Страхову, он сумел не скопировать тихоновского Штирлица, но сделать его узнаваемым.
Я со своей работой скоро совсем разучусь писать подробные развернутые отзывы, и вообще, всё уже было сказано до меня:

чужое

23.07.2012 в 01:03

Пишет  Rosie Took:

"Исаев. Молодость Штирлица"
Начала смотреть "Исаева". Честно говоря, немного волновалась, потому что "Семнадцать мгновений весны" - один из любимых фильмов, много раз пересмотренный и прочувствованный. И было необходимо связать их для себя. А сделать это можно было только в том случае, если оба сериала окажутся примерно на одном уровне.
Повторять всегда сложнее. Всегда будет один признанный шедевр (в данном случае - фильм Татьяны Лиозновой), а остальные будут за ним тянуться.
Но, скажем так - с первых кадров я уже забыла, о чем думала до. Да. Это та самая история. Один из посмотревших на рутрекере написал просто "Фильм потряс". Я могла бы написать то же самое, вместо этого накатала большое полотно, пока о первой части - "Бриллианты для диктатуры пролетариата". Вернее, даже только о первой серии.

Штирлиц - Исаев. В таланте Даниила Страхова я не сомневалась, но, тем не менее, представляю, насколько сложная это была задача - не повторить Штирлица, сыгранного Тихоновым, но сыграть так, чтобы зрители поверили: "Да, это тот самый знаменитый разведчик, только молодой".
Зритель в моем лице поверил безоговорочно. Те же манеры, скупые движения, тихий, спокойный голос, осторожные, но обезоруживающие фразы. И та же бесподобная улыбка.
В начале 1 серии есть потрясающий момент - встреча Будникова и Исаева, будущих коллег. Будников улыбается широко, как кот на Масленице, хоть и не без лукавства. Исаев - едва заметным движением губ, улыбаются одни глаза. Штирлиц Тихонова тоже улыбался именно так.
Они даже внешне похожи. Правильные, резко очерченные, мужественные лица. И глаза - у обоих потрясающей глубины глаза.




Та же осанка, та же небрежная элегантность.




Только походка у Страхова другая. Походка безупречного денди, знающего, что он красив, что притягивает взгляд. Ну да ладно, он же играет молодого Исаева Эта шляпа, элегантное пальто, черные короткие перчатки - как ему все это идет! Длинные кадры с Исаевым, идущим по мостовой среди многочисленных прохожих, экипажей, автомобилей - просто смотреть и любоваться.

Теперь о самом фильме. Одно из главных его достоинств (а, может, и самое главное) - в нем нет явной, бьющей в лоб морали, некоего личного авторского мнения, красной линией проходящего через весь сюжет - того, чем так часто до сих пор бывает грешен наш синематограф, да и не только он. Это взгляд "со стороны" и "со всех сторон". Одни из первых слов, вводящие нас в курс дела: "1921 год. Еще не закончилась Гражданская война, Россия лежала в руинах. ... Многие противники большевизма откладывали политические споры, считая первоочередной задачей борьбу с разрухой и голодом".
Вот. С первых кадров нам дают понять, что ни правых, ни левых в фильме не будет. Будет Исаев, бывший белогвардеец, выбравший служение новой России, будет граф Воронцов - эмигрант, из-за границы продолжающий борьбу за возвращение старого режима, будет Никандров, неприкаянный литератор, бежавший из "Совдепии", будет Пожамчи, важное, почтенное и обеспеченное лицо в советской России, однако так же мечтающее из нее сбежать и украдкой крестящееся в вагоне поезда. Просто люди, которых в общем-то, тяготит необходимость выбора идеологии, и которые пытаются найти себя в этом рухнувшем и заново рождающемся мире.
Смотря в экран, веришь, что это наша история - не придуманная, не переписанная в каких-либо целях, а такая, какой она была на самом деле.

Но, несмотря на отстраненную позицию автора, оставляющего делание выводов на откуп зрителям, очень красочно показаны характеры и картины той эпохи.
Пролог. Заснеженный сибирский пейзаж, монастырь на заднем плане, на дровнях везут трех связанных пленных белогвардейцев. Старенький монах крестит их вслед. Сначала показывают двух из них, а потом камера останавливается на лице Исаева - измученном, с располосованной щекой, во взгляде - только бесконечная усталость.
Приводят на допрос. Тот, кто привез пленных - неуклюжий красногвардеец со словарным набором Эллочки-людоедки докладывается своему командиру, развязному, хамоватому типу, который, встав со скамьи, оказывается по плечо стоящим перед ним офицерам. Предусмотрительно снимают с них шинели, "чтобы не попортить", заранее давая понять, что предстоящий допрос - фарс и издевательство над пленными. Однако те оказываются не так просты: показывают, что покорно терпеть унижение не намерены и, растерев затекшие от веревок руки, на мордобитие отвечают мордобитием.
За подбитый глаз коротконогий командир в ярости рвется собственноручно расстрелять пленных без суда и следствия. Трое белогвардейцев, стоя у стены, тяжело дышат в морозном воздухе - может, в последний раз. Спасает положение внезапно появившийся Будников. Он тоже в ярости, но по другому поводу - кто и как посмел устраивать самосуд?
Воспользовавшись возникшим замешательством, пленные делают дерзкую попытку спастись. Но удается это только Исаеву. Другие двое остаются лежать на снегу.

Вот так, с первых кадров - красноречивые, яркие, драматичные сюжеты и лица. С некоторым ощущением недосказанности. Резкие, контрастные впечатления сглаживаются чувством, что под поверхностью происходящего скрывается гораздо более глубокая и сложная реальность.
Так, например, писатель Никандров, уезжающий из Москвы, на в общем-то незлой вопрос пограничника "почему уезжаете?" в растерянности пожимает плечами. Он и боится, но скорее всего, просто сам не может сформулировать ответ. В царское время, видимо, сам был декадентом, бурно рукоплескал революции, о чем говорят его слова, адресованные Пожамчи: "Революция - высшая ступень логического развития". А вместо этого увидел настоящую изнанку этой логики - "пьяное мужичье и безмозглые приказчики собрались переделывать мир!".
Или трогательная встреча Воронцова и Никандрова. Граф, озлобленный недостойной необходимостью прятаться и действовать, мягко говоря, неблагородно, разочарованный в жизни вообще, минуту назад жестко диктовавший условия Пожамчи, мгновенно преображается, обнаруживая в купе старого знакомого "Ленечку".
(Да, правда, с Воронцовым у меня все равно ощущение какой-то неправильности. Глаза у него "те самые", печальные и суровые, но вот фейс у Пореченкова ну совсем не аристократичный. Да и манеры тоже. Совсем другое дело - Соломин и Страхов, отец и сын Владимировы.)

И так далее. Причем, ни один персонаж не остается безликим, даже будь то хозяин квартиры Воронцова, практичный, прижимистый, но в общем не лишенный человечности эстонец, редактор эстонской газеты или извозчик на станции.
Длинные (но не затянутые), немного отдающие тоской эстонские кадры сменяются изображением Москвы, несмотря на разруху и описание критичности положения, выглядящую не уныло, а решительно и жизнеутверждающе. Люди учатся жить заново, всюду оживленное движение, суета сует. Советское правительство, стремясь спасти экономическое положение, вынуждено продавать золотые запасы - наследство царской России, чтобы обеспечить страну хлебом.
Ну и, разумеется, там, где большое богатство, там и большие ставки. Дело, которое предстоит расследовать Исаеву и Будникову - о хищении крупных ценностей из Гохрана. И, как правильно подозревает Бокий, непосредственно сцепленная с этим делом деятельность германской разведки.

Немного о тандеме Исаев-Будников. Будников, собственно, еще в прологе показал себя с хорошей стороны, не дав расстрелять пленных. Дальше убеждаемся, что он, несмотря на внешнюю простоту, неглупый, наблюдательный и рассудительный человек. На рожон не лезет, предоставляя более хладнокровному и проницательному Исаеву действовать по-своему, хотя и не совсем понимает его мотивов. В общем, думаю, они сработаются.

И завершающий эпизод - отец и сын. Здесь, дома, он уже просто Всеволод (Максим Максимович Исаев - псевдоним). Добрая, домашняя картина семейного обеда разламывается конфликтом - сын выбрал служение новой России - она все равно Россия, какой бы власти не принадлежала, отец не смог смириться ни с новым режимом, ни с выбором сына.
- Зачем ты уезжаешь, отец? Куда?
- Не зачем, а почему. И не куда, а откуда. И, главное, от кого. От тебя. От вас. Сегодня вы эсеров судите, завтра за нас возьметесь.
Отец-Владимиров даже отказывается от авто, заказанного сыном.
Молчаливый и бесконечно говорящий кадр - Владимировы сидят друг напротив друга перед расставанием. Всеволод, из окна наблюдающий за ссутуленной, немощной фигурой отца, идущего к трамваю, в порыве бросается вниз по лестнице за ним, даже не надев обуви. И останавливается на пороге дома. Это бессмысленно.

Да что такое - во втором фильме герою Страхова нелегко даются отношения с отцом. Когда он бежал по лестнице, у меня комок подкатил к горлу.
Все в традициях "Семнадцати мгновений весны". Там тоже хватает подобных эпизодов. Они не выпячены, не усиленны напряженными монологами, предельно лаконичны и сдержанны - фильм все-таки не об этом. Что не отменяет их предельного драматизма.
Отдельно хочется отметить потрясающую музыку Микаэла Таривердиева. Щемящую, пронзительную.

Вот так много я написала, а это только первая серия.

И мне больше нечего к этому добавить.

@настроение: - Дождитесь сливок (с)

@темы: картинки, история, отчетное, заметки на полях, мысля, кино и немцы, (с)тырено, фильмы, перепост, шпионские страсти, А вас, Штирлиц, я попрошу остаться (с)